Ну что ж, милый мой друг и кровный брат, думал я, то травя, то выбирая «поводок» при каждом колыхании волны, какое это всё имеет значение, в конце-то концов? Разве ты не образ и подобие всех и каждого в китобойском мире? Бездонный океан, в котором ты задыхаешься, – это Жизнь; акулы – твои враги; лопаты – друзья; и положеньице у тебя, между теми и этими, не из приятных, мой милый.

Но смелей! тебя ожидает радость, мой Квикег. И вот, когда обессилевший дикарь с посиневшими губами и красными глазами вскарабкался наконец по цепям на палубу и стоит у поручней, весь мокрый и дрожащий, к нему приближается стюард и с ласковым сердобольным видом подаёт ему… что? Горячего грогу? Как бы не так! Он подаёт ему, о боги! подаёт кружку тепловатой, разбавленной имбирной водички!

– Что это, имбирём пахнет? – подозрительно принюхиваясь, спрашивает подоспевший Стабб. – Да, это имбирь, – и он заглядывает в кружку. Потом, постояв секунду в недоумении, не спеша подходит к стюарду и медленно говорит:

– Гм, имбирная водица, а? А не будете ли вы настолько любезны, мистер Пончик, чтобы сказать мне, в чём достоинства имбирной водицы? Имбирная водица! Разве имбирь подходящее топливо, Пончик, чтобы разводить огонь в этом лязгающем зубами каннибале? Имбирь! Что это такое, чёрт побери, имбирь? – уголь? – дрова? – спички? – трут? – порох? – что такое имбирь, я спрашиваю, чтобы ты сейчас давал его в кружке нашему Квикегу?

– Это всё мутит воду исподтишка какое-то общество трезвенности, – внезапно заключил он, обращаясь к Старбеку, который только что подошёл с бака. – Поглядите-ка, сэр, на эту бурду; вы только понюхайте, чем она пахнет. – И, следя за лицом старшего помощника, добавил: – А стюард, мистер Старбек, имел наглость предложить этот лимонад, эту микстуру Квикегу, который только что работал на ките. Может быть, сэр, он у нас аптекарь, а не стюард? И позволю себе спросить, сэр, подходящее ли это средство, чтобы оживлять утопленников?

– Ну нет, – проговорил Старбек, – питьё никудышное.

– Вот видишь, стюард, – воскликнул Стабб, – мы тебя научим, чем отпаивать наших гарпунщиков; тут твои лекарские снадобья не нужны, или, может, ты нас отравить замыслил, а? Выправил на нас страховые полисы, а теперь хочешь нас уморить и прикарманить премии, так, что ли?

– А я при чём? – жалобно возразил Пончик. – Это тётушка Харита принесла имбирь на корабль; она наказала, чтоб я никогда не давал гарпунщикам спиртного, а только эту имбирную настойку – так она её называла.

– Имбирную настойку, а? Вот я покажу тебе настойку, негодяй! А ну, получай и лети в буфетную, принесёшь чего-нибудь получше. Я, кажется, не сделал ничего дурного, мистер Старбек. Ведь капитан приказал: грог для гарпунёра, который работает на ките.

– Ладно, – сказал Старбек, – только не бейте его больше и…

– Э, да я больно не бью, когда замахиваюсь, если только замахиваюсь не на кита или на что-нибудь вроде того, а этот парень, он ровно мышь. Но вы что-то хотели сказать, сэр?

– Лучше ступайте с ним вниз и возьмите что нужно.

Когда Стабб снова поднялся на палубу, в одной руке он держал чёрную флягу, а в другой нечто вроде чайницы. В первой был крепкий брэнди, и её вручили Квикегу; вторая заключала дар тётушки Хариты и была безвозмездно отдана волнам.

Глава LXXIII. Стабб и Фласк убивают настоящего кита, а затем ведут между собой беседу

Не следует забывать о том, что всё это время на борту у «Пекода» болтается гигантская кашалотова голова. Однако ей придётся повисеть там ещё некоторое время, покуда мы сумеем к ней вернуться. Сейчас у нас иные неотложные дела, и единственное, что мы можем сделать насчёт головы, это молить небеса, чтобы выдержали тали.

За прошедшую ночь и последовавшее за ней утро дрейфующий «Пекод» отнесло в такие воды, где жёлтые пятна планктона, разбросанные там и сям, весьма убедительно свидетельствовали о присутствии настоящих китов – разновидности левиафана, о тайной близости которых мало кто сейчас помышлял. И хотя весь экипаж с единодушным презрением относился к охоте на этих жалких животных, и хотя «Пекоду» вовсе и не было поручено промышлять их, и он встречал немало настоящих китов у острова Крозе, ни разу не спустив вельботы, – именно теперь, когда был добыт и обезглавлен кашалот, ко всеобщему великому удивлению, было объявлено, что в этот день, если представится возможность, будет предпринята охота на настоящего кита.

И возможность не замедлила представиться. С подветренной стороны были замечены высокие фонтаны, и два вельбота – Стабба и Фласка – отвалили от борта и ушли в погоню. Всё дальше и дальше отгребали они и наконец почти скрылись из виду даже у мачтовых дозорных. Но вдруг сверху заметили далеко впереди участок вспенившейся белой воды, и вскоре дозорные сообщили, что не то один, не то оба вельбота подбили кита. Прошло ещё немного времени, и обе лодки снова можно было видеть с палубы простым глазом; кит буксировал их прямо на «Пекод». Чудовище было уже так близко от судна, что казалось, оно намерено протаранить корпус; но вдруг, взбив страшный водоворот футах в сорока от борта, оно скрылось под водой, словно поднырнуло под киль «Пекода». «Руби, руби линь!» – кричали с корабля лодкам, которым угрожала гибель от неизбежного, казалось, столкновения с корпусом судна. Но у них в бочонках оставалось ещё много линя, к тому же и кит уходил в глубину не так уж стремительно, поэтому они поспешили вытравить побольше линя, в то же время что было мочи налегая на вёсла, чтобы проскочить перед судном. Несколько мгновений судьба их висела на волоске, они ещё послабляли натянувшийся линь, одновременно изо всех сил работая вёслами, и обе эти соперничающие силы, казалось, вот-вот утянут их под воду. Но им нужно было вырваться вперёд всего на каких-нибудь несколько футов. И они не сдавались, покуда им это не удалось. Но тут стремительный трепет, точно молния, пробежал вдоль по корпусу судна: это натянутый линь, задевая днище, вдруг показался из воды под корабельным носом; тугой до гудения, он так и дрожал, разбрасывая брызги, которые падали в воду, словно осколки стекла; а дальше по носу показался и сам кит, и вельботы снова могли беспрепятственно мчаться вперёд. Но замученный кит резко сбавил скорость и, слепо меняя курс, стал обходить «Пекод» с кормы, волоча за собой вельботы и описывая замкнутый круг.

Тем временем на вельботах все выбирали и выбирали лини, пока наконец не подтянулись к киту почти вплотную с обоих боков; теперь дело было за Стаббом и Фласком с их острогами; и так, ещё и ещё раз огибая «Пекод», шла, приближаясь к концу, эта битва; а несметные стаи акул, окружавшие прежде тушу кашалота, ринулись на свежепролитую кровь, с жадностью прикладываясь к каждой новой ране, как израильтяне, должно быть, припадали к забившим из рассечённой скалы родникам.

Но вот кит выпустил чёрный фонтан, рванулся со страшной силой, извергнул поглощённую прежде пищу и, перевернувшись на спину, трупом закачался на волнах.

Пока командиры обоих вельботов привязывали тросы к его плавникам и подготавливали тушу к буксировке, между ними произошёл небольшой разговор:

– И зачем только старику понадобилась эта груда тухлого сала, ума не приложу, – проговорил Стабб, кривясь от отвращения из-за необходимости возиться с этим презренным левиафаном.

– Зачем? – переспросил Фласк, сворачивая в бухту свободный конец. – А разве ты не слышал, что судно, у которого хоть однажды висела одновременно по правому борту голова кашалота, а по левому – голова настоящего кита, неужели ж ты не слышал, Стабб, что такому судну никогда не пойти на дно?

– Почему это?

– Да уж не знаю, я только слыхал, как говорил об этом наш желторожий призрак Федалла, а уж он-то, видно, знает всё на свете о приметах и заговорах. Только боюсь я, как бы он не заговорил наш корабль до полной негодности. Не по душе мне этот молодчик, Стабб. Замечал ты, Стабб, как у него клык торчит, будто в змеиную голову вставленный?