Сегодняшний день Новой Англии представлен Старбеком. Он тоже благочестив, но, в отличие от Вилдада, не лицемерен. Собственно, Мелвилл и не даёт ему повода лицемерить. Он искусный моряк и китобой. Он человечен. Но в нём нет инициативы, размаха. Он не живёт ощущением великой цели. Он может вывести «Пекод» в плавание, но он обязательно приведёт его назад к Вилдаду. Ему не уйти из-под власти вчерашнего дня. Но и перед завтрашним днём ему не устоять. Завтра он будет не на месте. У Старбека много привлекательных качеств. Но у него нет будущего.

Будущее воплощено в образе Ахава. Оно-то и занимает мысли Мелвилла более всего. Ахав – характер сложный, противоречивый, многозначный. В нём сплавлены романтическая таинственность, библейская вековая боль человечества, фанатическая ненависть к Злу и неограниченная способность творить его. Но сквозь всю сложность, сквозь сплетение физических, нравственных, психологических элементов отчётливо просматриваются «законы бытия», которые ещё только формировались в Америке мелвилловских времён.

Новоанглийские «пионеры» середины XIX века уже не расчищали лесов под посевы, не воевали с индейцами, не оборонялись от хищных зверей, укрывшись за деревянным частоколом. Они строили заводы и фабрики, корабли и железные дороги. Они торговали с целым светом и открывали банки в американских городах. Тем самым они осуществляли великую задачу экономического прогресса. Своей деятельностью они способствовали процветанию родины и склонны были считать себя солью земли. В их нравственном мире бизнес был верховным владыкой, которому приносилось в жертву всё, не исключая самой человеческой жизни. Впоследствии американская литература представила читателям целую вереницу апостолов бизнеса. Среди них мы найдём многих героев Ф. Норриса, Т. Драйзера, Э. Синклера, С. Льюиса и др. Но всё это было позже.

Конечно, Ахав не «капитан индустрии» и не бизнесмен. Ему определена другая роль. Однако его целеустремлённость, способность перешагнуть через любые препятствия, его умение не смущаться рассуждениями о справедливости, отсутствие страха, жалости, сострадания, его отвага и предприимчивость, а главное, размах и железная хватка – всё это позволяет видеть в нём «пророческий прообраз будущих строителей империи второй половины века» [333] , каждый из которых тоже преследовал своего Белого Кита, преступая юридические, человеческие и божеские законы.

В этом плане Ахав был одним из самых тонких прозрений Мелвилла.

В фанатическом безумии капитана Ахава и в символической картине гибели «Пекода» есть ещё и другой смысл, имеющий отношение к некоторым событиям политической жизни Соединённых Штатов середины века. О них, правда, в романе даже не упоминается, но зато внимательно исследуется одно из нравственно-психологических явлений, непосредственно связанных с этими событиями. Речь идёт о фанатизме, вписавшем, как известно, немало мрачных страниц в историю Америки.

Конфликт между Севером и Югом был основным конфликтом общественно-политической жизни США той эпохи. Накал политических страстей достиг к концу сороковых годов необычайно высокой степени. Южане, надеявшиеся подчинить жизнь нации своим интересам, с ожесточением дрались за новые территории и вынуждали конгресс к таким законодательным мерам, которые сулили выгоды плантационному хозяйству. Они держались агрессивно и шли на крайние меры. В глазах Мелвилла они были фанатиками, готовыми в своём ослеплении погубить Америку. Не меньше пугали его и новоанглийские аболиционисты, которые вкладывали в дело освобождения негров весь свой пуританский пыл и нерастраченный темперамент.

Аболиционизм был широким, демократическим, исторически-прогрессивным движением. Участники его преследовали благородную цель уничтожения рабства на американской земле и объективно содействовали дальнейшему экономическому и общественно-политическому развитию Америки. К аболиционизму примыкали все важнейшие демократические течения эпохи.

Мелвилл, как и многие его современники (Эмерсон, Торо, Готорн, Уитмен, Лонгфелло и др.), был целиком и полностью на стороне аболиционистов. Он не состоял в аболиционистских обществах, но сама идея ликвидации рабства и уничтожения расовой дискриминации была чрезвычайно близка ему. Не случайно, размышляя о силах, которые могли бы противостоять социальному неравенству и несправедливости, Мелвилл, наряду с патетическими тирадами о «царственном величии» мозолистой руки, о благородстве трудового человека, вводит в свой роман о Белом Ките мотив братского единения рас и наций. Рядом со своим героем он ставит трёх гарпунёров: индейца Тэштиго, негра Дэггу и полинезийца Квикега – людей, возвышающихся над прочими своим высоким благородством и достоинством. Этот союз, эмблемой которого могли бы стать руки, сплетённые в одном пожатии, достаточно яркое свидетельство симпатий и настроений Мелвилла. Впрочем, этот мотив по вполне понятным причинам был довольно широко распространён в американской литературе XIX века. Достаточно вспомнить Чингачгука и Натти у Фенимора Купера или Гека Финна и негра Джима у Марка Твена.

Таким образом, Мелвилл был несомненно на стороне аболиционистов и разделял их убеждения. Однако его беспокоил безрассудный фанатизм новоанглийских пуритан. Он опасался, что неблагоразумие и неосторожность фанатиков могут привести страну в состояние хаоса и погубить её в пламени гражданской войны.

Осенью 1851 года Мелвилл мог наблюдать вспышку активности аболиционистов в Массачусетсе, где традиционный фанатизм новоанглийских пуритан обрёл на этой почве новую силу. Их не могли остановить ни расправы, ни погромы, ни закон. Они были готовы на всё. И это тревожило писателя.

Показательно, что, пытаясь предугадать будущее, многие современники Мелвилла обращались в эти годы к истории пуританских поселений Новой Англии, ища в ней аналогий. Крупнейшие поэты и прозаики: Лонгфелло, Полдинг, Готорн – вспоминали о трагических событиях, в ходе которых религиозные фанатики, пытаясь истребить мнимое зло, тем самым творили зло реальное и непоправимое.

Социальное зло в современной действительности не было мнимым, но Мелвиллу представлялось, что фанатизм в борьбе, даже если это борьба за правое дело, может привести к ещё большему злу, к страшной катастрофе. Отсюда и символика образа капитана, погубившего свой корабль со всей командой. Ахав – сильный и благородный дух. Он восстал против мирового Зла. Но он фанатик, и потому его попытка достигнуть прекрасной цели оказалась гибельной.

Очевидно, что проблема фанатизма в романе, поставленная преимущественно в философско-психологическом плане, восходит какими-то своими сторонами к политической жизни Америки конца сороковых – начала пятидесятых годов. Впрочем, за какой бы эпизод мы ни ухватились, какой бы образ или символ ни стали рассматривать, мы обязательно почувствуем соприкосновение с определёнными сторонами общественной жизни Америки. Потому-то «Моби Дик» по справедливости считается социальным романом.

Размышляя над неблагополучием социальной жизни своей родины, Мелвилл, подобно многим американским романтикам, пытался выявить силы, её направляющие. Это вело его с неизбежностью к проблемам философского характера. «Моби Дик» тем самым превращался в философский роман. Подавляющее большинство современников Мелвилла полагало, что силы, руководящие человеческой жизнью, равно как и жизнью народов и государств, лежат за пределами человека и общества. Они мыслили в рамках господствующих направлений современной религии и философии и потому придавали этим силам универсальный, вселенский характер. В ходу были термины пуританской теологии и немецкой идеалистической философии, и всё сводилось, в сущности, к различным вариантам «божественной силы». То мог быть традиционный грозный бог новоанглийских пуритан, бог в человеке американских трансценденталистов, абсолютный дух немецких романтиков и философов или безличные «провиденциальные законы». Пессимист и скептик, Мелвилл сомневался в справедливости этих представлений. В своём романе он подверг их анализу и проверке, которой, в конечном счёте, ни одно из них не выдержало. Мелвилл поставил проблему в самом общем виде: существует ли в природе некая высшая сила, ответственная за жизнь человека и человеческого общества? Ответ на этот вопрос требовал в первую очередь познания природы. А так как природа познаётся человеком, то немедленно вставал вопрос о доверии к сознанию и об основных типах познающего сознания. С этим связаны наиболее сложные символы в «Моби Дике» и прежде всего, конечно, сам Белый Кит.